4. Надо действовать с благоразумием и любовью.
Работа над
собой.
Если ты хочешь помочь Церкви, то старайся лучше исправить
себя самого, а не других. Если ты исправишь самого себя, то сразу же исправится
частичка Церкви. И понятно, что если бы так поступали все, то Церковь была бы
приведена в полный порядок. Но люди сегодня занимаются всем, чем угодно, кроме
самих себя, потому что заниматься другими легко, а для того, чтобы заниматься
самим собой, нужен труд.
Если мы займемся самоисправлением и, полагаясь
преимущественно на божественную помощь, обратимся более ко внутренней
деятельности, чем ко внешней, то мы поможем другим больше и результативнее.
Кроме того, мы сумеем стяжать и внутреннюю тишину, которая будет тихо помогать
тем душам, с которыми мы встретимся, потому что внутреннее духовное состояние
выдает душевную добродетель и изменяет души других. Когда кто-то отдается
внешней деятельности, не достигнув еще очищенного внутреннего духовного
состояния, то он может вести какую-то духовную борьбу, но иметь при этом и
расстройство, терзание, ему будет не хватать доверия Богу, и он часто будет
терять мир. Если он не делает добрым самого себя, то не может сказать и того,
что его интерес об общем благе является чистым. Освободившись от своего ветхого
человека и от всего мирского, он будет иметь уже божественную Благодать. Так что
и у него самого на душе будет покой, и он будет в состоянии помочь человеку
любого склада. Но если он не имеет Благодати Божией, то не может ни совладать с
самим собой, ни помочь другим так, чтобы результат был угоден Богу. Сначала сам
он должен погрузиться в Благодать, и лишь потом его силы, уже освященные, могут
быть использованы для спасения других.
Добро должно делаться
по-доброму.
— Геронда, о чем вы думаете, когда встречаетесь с
какой-нибудь проблемой?
— Думаю, что можно и чего нельзя сделать по-человечески. Я
рассматриваю вопрос со всех сторон: "Сделаю я так-то: а как это отзовется там-то
и как там-то? Что плохое может из этого выйти и что хорошее?" Всегда стараюсь
рассмотреть проблему со многих сторон, так, чтобы принятое мной решение было,
насколько можно, наиболее верным. Потому что по невниманию можно наделать много
ошибок. И когда задним умом понимаешь потом, что надо было делать, то пользы от
этого нет — все, птичка, как говорится, улетела! Скажем, кто-то по невниманию
спалил дом. Ладно, что делать, не казнить же его. Но — злое дело уже
сделано...
[Однажды] в одной организации возникла некая проблема.
Пришел ко мне тамошний начальник и говорит. "Ну, все улажено. Я сходил туда-то,
нашел такого-то и такого-то, сказал им то-то и то-то, и проблема разрешилась." —
"Проблема, — говорю, — только сейчас и началась. То, что было до этого, не
проблема была. Сперва была пара угольков, они бы сами по себе и потухли, а вот
сейчас пошло пламя полыхать." Он-то думал, что своими действиями все уладил, да
еще хотел, чтобы мы его похвалили. А на самом деле он наделал своими действиями
много шуму, и проблема осложнилась.
Необходимо много внимания, благоразумия и рассуждения,
чтобы добро делалось по-доброму и приносило пользу, потому что иначе вместо
пользы оно будет бесить другого. И вот что еще: лучше дать созреть тому, что
думаешь сделать. Потому что если "сорвать" дело неспелым, то есть принять
поспешное решение, то потом можно столкнуться с трудностями и страдать. Когда
серьезные дела маленько призадерживаются, то потом они делаются быстро и
правильно. Можно быть и о семи пядей во лбу, но иметь при этом тщеславие с
эгоизмом, которые будут предшествовать твоим действиям, а ты можешь не обращать
[на это] внимания. Например, на охоте, если пес и не породистый, но ищет со
вниманием, то находит следы зайца. А другой пес, самый что ни на есть
распородистый, со всеми наилучшими собачьими характеристиками, но когда он
торопится, то бегает вправо-влево без толку. Действие прежде мысли есть
гордость. Поэтому надо не торопиться действовать, но предварительно все
обдумывать и молиться. Когда предшествует молитва, то работает не рассудочная
пена, не легкомыслие, но освященный разум.
Мы, духовные люди, часто ведем себя так, словно нет Бога —
мы не даем Ему действовать. А Бог Свое дело знает. Я имею в виду, что мы хотим
действовать по-мирски тогда, когда есть духовные средства для того, чтобы
улаживать сложности по-духовному. Когда я был на Синае, один ходжа [58]
каждую пятницу приходил в монастырь, заходил внутрь, поднимался на минарет
мечети, которая там была, и начинал вопиять! И какой же у него был голосище!
Даже наверх доносилось, до пещеры святой Епистимии. Потом монастырь нашел
"выход": по пятницам, когда приходил ходжа, дверь монастыря стали закрывать,
чтобы он не мог войти. Я об этом не знал. Спускаюсь однажды вниз и вижу ходжу в
ярости. "Сейчас, — говорит, — я им покажу, как закрывать дверь перед моим
носом!" Я говорю: "Да ее закрыли, чтобы верблюды не входили. Не думаю, что ее
закрыли для того, чтобы ты не мог войти." Потом я сказал об этом отцам
монастыря. Один секретарь говорит. "Я ему покажу, этому ходже! Я ему пропишу
пилюлю! Я в правительство напишу, что ходжа нас притесняет!" — "Слушай, — говорю
я ему, — Православие это ведь не пилюля. Давайте отслужим бдение преподобным
Синайским отцам и святой Екатерине и оставим слово за Богом. Пойду и я наверх и
буду молиться." Некоторым из братии я тоже сказал, чтобы они молились, и
получил-таки ходжа свое! Собрался, уехал, исчез! А если бы дверь продолжали
закрывать, то правительство все равно бы выяснило, что неправда, будто нас ходжа
притесняет, и начались бы скандалы. Ходжа бы говорил, что дверь закрывали
потому, что он приходил каждую пятницу, и навредил бы монастырю. А еще раньше
один [богач] увидел [Синайскую] гору и захотел построить себе дачу на вершине
святой Екатерины. Заболел чем-то и умер. И не так давно кто-то тоже хотел
чего-то там устроить — и он тоже умер. Поэтому лучше не полагаться единственно
на наши собственные человеческие старания, но молиться и давать действовать
Богу.
Поведение с
рассуждением.
— Геронда, когда мы видим, что кто-то ведет себя плохо,
надо ли ему что-то говорить?
— Зависит от того, что он за человек. В наше время
необходимо многое рассуждение и божественное просвещение. Ответить на ваш вопрос
не так просто. Я заметил, что в каждом отдельном случае бывает по пятьсот
"подслучаев." Некоторые люди способны исправиться, другие не исправляются и на
наше замечание могут отреагировать отрицательно. Особенно плохо реагирует тот, у
кого есть эгоизм, если его задеть. Даже понимая часто свою неправоту, такой
человек не уступает от эгоизма. И когда наши побудительные причины не
безукоризненны, иными словами, когда, кроме заботы о другом, в нас есть и
гордость, когда наша любовь не чиста, тогда он сопротивляется очень
сильно.
Если мы обличаем кого-то от любви, с болью, то независимо
от того, понимает он нашу любовь или нет, в его сердце происходит изменение,
потому что нами двигает чистая любовь. А обличение без любви, с пристрастием
делает обличаемого зверем, потому что наша злоба, ударяя в его эгоизм, высекает
искры, как сталь в зажигалке высекает искры из кремня. Если мы терпим нашего
брата от любви, то он понимает это. И нашу злобу он тоже понимает, даже если она
внутренняя и никак не выражается внешне, потому что наша злоба вызывает в нем
тревогу. Так и диавол, даже являясь в виде ангела света, приносит тревогу, тогда
как настоящий ангел приносит нежное невыразимое радование.
— То есть, Геронда, когда мы что-то говорим и возникает
отрицательная реакция, это значит, что отправной точкой наших действий является
эгоизм?
— Бывает и много недоразумений. Один понимает [дело] так,
другой иначе. Но надо всегда испытывать себя:
"Для чего я хочу сказать это? От чего я исхожу? Больно ли
мне за ближнего, или же я хочу сказать это для того, чтобы показать себя
хорошим, покрасоваться?" Если человек очистился, то, даже если он гневается,
кричит, делает кому-то замечание, его побудительные причины будут чисты. И потом
все идет правильно, потому что он действует с рассуждением. Рассуждение — это
очищенность, это божественное просвещение, духовная ясность, а стало быть, как
там, внутри, с нею сможет ужиться эгоизм? И когда побудительные причины чисты,
сердце человека пребывает в покое. Таким вот образом вы можете понять каждое
ваше действие — доброе ли оно.
Вы часто не понимаете того, что разговариваете с другим в
директорском тоне: "Это надо сделать так-то и так-то." Подключается эгоизм, и вы
восстанавливаете ближнего против себя. Если побудительные причины чисты и есть
смирение, то замечание помогает другому. В противном же случае подключается
эгоизм и приводит к противоположному результату. Побудительные причины ваших
действий будут во всем чисты, если очистить их от своего "я," от своего эгоизма.
От нерассудительного поведения часто происходит зло большее, чем от поведения
сумасшедших, которые невменяемы и разбивают [свои и чужие] головы. Потому что не
рассудительные люди своими острыми словами ранят чувствительные души и часто
приводят их в отчаяние, нанося смертельные раны. А некоторые ведут себя
одинаково со всеми. Но нельзя ведь в наперсток налить столько же, сколько в
бочку, или нагрузить на быка столько же поклажи, сколько на коня. Бык — для
пахоты, не годится навьючивать на него седло и груз. Тоже и конь — негоже
впрягать его в плуг, потому что он предназначен для того, чтобы на нем возили
грузы. Один — для одной работы, другой — для другой. Не надо стремиться
подровнять весь мир под свою гребенку. У каждого есть что-то свое. И если нет
вреда, то на некоторые вещи можно и закрыть глаза. Если бы все люди могли уже в
этой жизни войти в [подобающий им] чин, то прекратились бы все бесчинства, и на
земле тоже был бы рай. Итак, не будем предъявлять к другим чрезмерные
претензии.
Духовная искренность отличается
любовью.
Плохи нынче дела мира, потому что все говорят истины
"великие," однако не соответствующие действительности. Сладкие слова и великие
истины имеют цену тогда, когда исходят из правдивых уст. Они находят почву
только в людях, имеющих доброе произволение и чистый ум.
— Геронда, искренность бывает мирская и
духовная?
— Да, конечно. В мирской искренности присутствует
нерассудительность.
— Это когда человек говорит и к месту, и
нет?
— Не только это. Истина есть истина, но если ты скажешь
истину без рассуждения, это уже не истина. Например, то, что у некоего человека
не все в порядке с головой — истина. Но если ты стремишься высказать эту истину,
то пользы это не приносит. Другой говорит: "Для того, чтобы быть искренним,
пойду на площадь и согрешу там перед всем народом." Это не искренность. Тот, у
кого есть многое рассуждение, имеет великодушную любовь, жертвенность и
смирение. Даже горькую истину такой человек говорит со многой простотой и своей
добротой подслащивает ее. В результате со сладкими словами она приносит больше
пользы, подобно тому как горькие лекарства приносят больше пользы, если их
принимать со сладкими сиропами.
Истина, используемая без рассуждения, может совершить
преступление. Некоторые совершают преступление, Действуя во имя истины. Тот, кто
имеет искренность без рассуждения, может сделать двойное зло: сперва себе, а
потом другим. Потому что в такой искренности нет сострадания. Тот, кто хочет
быть по-настоящему искренним, пусть начнет с того, чтобы быть искренним прежде
всего с самим собой, потому что духовная искренность начинается с этого. Если
кто-то неискренен с самим собой, то он обделяет только себя и издевается только
над самим собой. Но, ведя себя неискренно по отношению к другим, он смертно
согрешает, потому что издевается над другими.
— Геронда, а можно ли быть таким от
простоты?
— Какая еще простота! Где ты видела в таком человеке
простоту! Если это ребенок, то у него будет простота. Если это святой, у него
будет простота. Если же так ведет себя взрослый и не умственно отсталый, то это
диавол!
— А что он чувствует?
— Сущий ад. Одно искушение сменяется другим. Искушения без
остановки.
— Однако, Геронда, не следует ли вести себя с
прямотой?
—Прямота в том виде, как [понимают и] используют ее многие,
имеет в себе дух законнический. Говорят. "Я человек прямой, "проповедую на
кровех"" [59], — и выставляют других на посмешище. Но в конце концов
посмешищем становятся они сами.
"Буква закона убивает."
[60]
Как-то раз я спросил одного человека: "Кто ты? Воин Христов
или воин лукавого? Знаешь ли ты, что у лукавого тоже есть воины?" Христианин не
должен быть фанатиком, ему надо иметь любовь ко всем людям. Кто без рассуждения
кидается словами, пусть даже и правильными, тот делает зло. Был я знаком с одним
писателем. Человек он был очень благочестивый, однако с людьми мирскими говорил
языком грубым, доходившим до глубины души и сотрясавшим их. Однажды он говорит
мне: "На одном собрании я сказал одной госпоже то-то и то-то." Однако он сказал
ей это так, что искалечил ее. Он оскорбил ее перед всеми. "Слушай, — сказал я
ему, — ты бросаешь людям золотые венцы с алмазами, однако, швыряя их таким
образом, ты проламываешь головы, и не только слабенькие, но и крепкие." Давайте
не будем "по-христиански" [в кавычках] побивать людей камнями. Кто перед другими
обличает согрешившего или с пристрастием говорит о каком-то человеке, тот движим
духом не Божиим, но иным. Церковь действует посредством любви, а не так, как
законники. Церковь смотрит на все с долготерпением и стремится помочь каждому,
чтобы он ни натворил, каким бы грешником ни был.
Я вижу, что некоторым свойственна странная логика. Их
благоговение — это хорошо, их расположение к добру — это тоже хорошо, но
необходимо еще духовное рассуждение и широта, чтобы спутницей благоговения не
стало узколобие, чтобы голова не стала такой твердой и упрямой, что хоть кол на
ней теши. Вся основа в том, чтобы иметь духовное состояние, для того чтобы в
человеке было духовное рассуждение. Иначе он стоит на "букве закона," а "буква
закона убивает." Тот, у кого есть смирение, никогда не строит из себя учителя,
он выслушивает [другого], а, когда спросят его мнение, говорит смиренно. Он
никогда не скажет "я," но "помысл говорит мне" и "отцы сказали." То есть он
говорит, как ученик. Тот, кто считает, что он способен исправлять других, имеет
много эгоизма.
— Геронда, когда кто-то, начиная что-то делать, имеет
доброе расположение, но [затем] уклоняется в крайности, значит ли это, что у
него не хватает рассуждения?
— В этом его действии есть эгоизм. И такой человек, не зная
себя самого, не понимает этого, потому и бросается в крайности. Часто некоторые
начинают с благоговения, и до чего только не доходят потом! Как, например,
иконобожники и иконоборцы. И одно крайность, и другое крайность. Одни дошли до
того, что скребли икону Христа и, для того чтобы "улучшить" Божественное
Причащение, сыпали эту пыль в Святую Чашу! Другие жгли иконы, топтали их...
Поэтому Церковь и была вынуждена поместить иконы высоко, а когда раздор утих,
она опустила их вниз, чтобы мы поклонялись им и воздавали честь тем, кто на них
изображен.
Что бы ни делал человек, он должен
делать это ради Бога.
— Геронда, мной обычно двигает боязнь огорчить других или
пасть в их глазах; о том, чтобы не огорчить Бога, я не думаю. Как умножается
страх Божий?
—
Бодрствование необходимо. Что бы ни делал человек, он должен делать это ради
Бога. Мы забываем Бога, и потом подключается помысл, что мы делаем что-то
важное. Подключается и человекоугодие, и мы стараемся не пасть в глазах людей.
Если кто-то действует с мыслью, что Бог видит его, наблюдает за ним, то надежно
все, что бы он ни делал. В противном случае, делая что-то для того, чтобы
показаться людям хорошим, он все теряет, все растрачивает впустую. Человек
должен вопрошать себя о каждом своем действии: "Хорошо, пусть мне нравится то,
что я делаю, но нравится ли это Богу?" И рассматривать, угодно ли это Богу. Если
он забывает делать это, то забывает потом и Бога. Поэтому раньше и говорили
"Бога ради" или "ах, он безбожник, Бога не боится." Или говорили: "если Бог
хочет," "коли Бог даст." Старые люди ощущали присутствие Бога везде, они всегда
имели перед собой Бога и были внимательны. Они переживали то состояние, о
котором говорится в Псалме: "Предзрех Господа предо мною выну... да не
подвижуся" [61]. Они потому и [не срывались], пребывали устойчивы. А
сейчас видишь, как потихоньку входит в моду европейский типикон и многие ведут
себя хорошо только из-за мирской воспитанности. Что бы человек ни делал, он
должен делать это чисто для Христа, осознавая, что Христос видит его, наблюдает
за ним. Внутри не должно быть человеческого начала. Сердцевиной каждого движения
человека должен быть Христос. Если мы делаем что-то с целью понравиться людям,
то это не приносит нам никакой пользы. Требуется многое внимание. Необходимо
постоянно испытывать, что за причины побуждают нас к действиям? Как только я
осознаю, что побуждаюсь к чему-то человекоугодием, я должен его немедленно бить,
потому что, если я хочу сделать что-то доброе и при этом подмешивается
человекоугодие — э, тогда я черпаю из колодца воду дырявым
ведром.
[58] Ходжа — духовный судья и учитель у
мусульман. — Прим пер.
[59] См. Лк. 12:3.
[60] Ср.: 2 Кор.
3:6.
[61]
См. Пс. 15:8.
