5. Даяние содержит в себе божественный "кислород."
Люди забывают о тех, кто
страдает.
Геронда, раньше вы говорили о том, что насколько избегаешь
утешения человеческого, настолько принимаешь божественное. Так вот почему, когда
ты голоден, то лучше ощущаешь молитву?
— Да, но, кроме того, и один голодный понимает другого.
Сытый голодного не разумеет. Я слышал, что в одном городе выбрасывают еду, а
чуть подальше живут переселенцы из России, которым нечего есть. Эти несчастные
ютятся в каких-то теплицах, в сараях из жести. Предположим, что те, кто
выбрасывает пищу, не знают о том, что рядом с ними есть люди, имеющие нужду. Но
почему же они не спрашивают, чтобы узнать? Выбрасывают еду! Мы не даем даже того
ненужного, что у нас есть. Когда один человек не может купить необходимого ему,
а другой имеет вещи, которые сам не использует, и не дает их тому, кто в нужде,
то это грех. Для меня это самая большая мука. Христос скажет нам на Страшном
Суде: "Взалкахся и не даете Ми ясти" [101].
Некоторые имеют все и говорят: "Сегодня нет нищеты." О
ближнем они не думают. Они не ставят себя на место другого, чтобы не
потревожиться и не потерять своего покоя. Но с таким внутренним расположением
как они смогут найти бедняка? Если человек думает о другом, то он находит
бедняка и находит то, в чем он имеет нужду. А сколько есть сирот, которых некому
погладить по головке! Люди забывают о тех, кто страдает. Их ум занят теми, кто
живет припеваючи, и с ними, а не с теми, кто страдает, они сравнивают себя. А
если бы они подумали, например, о тех несчастных жителях Северного Эпира
(Албании), которые за то, что осеняли себя крестом, по двадцать лет сидят в
тюрьме, в тесной камере, один на другом! Тогда люди смотрели бы на вещи
по-другому. Страшно! Мы даже подумать об этом не можем. Знаете, что такое один
на другом? И не сидя, и не лежа, и не стоя... И какое там окно, хорошо еще, если
есть какая-нибудь дырка в стене [102].
— То есть в могилах, Геронда!
— В могиле у тебя хоть ноги протянуты. Какие же муки! В
мире сегодня много горя, потому что боеприпасы производят, а людей бросили на
произвол судьбы. В Африке я видел, как люди едят верблюжий помет. Человеческие
тела там не похожи на тела. Как лягушки. Грудная клетка как корзиночка из
прутиков. Почему мне больно? У нас есть все, и поэтому нам не больно за других.
А еще в рай хотим попасть...
Когда я в 1958 г. приехал в монастырь Стомион, то в Конице
был один протестант, который благодаря экономической поддержке из Америки
совратил в протестантство восемьдесят семей. Он даже успел построить им
молитвенный дом для собраний. Несчастные люди находились в большой нужде,
великая нищета вынуждала их становиться протестантами, потому что последние
помогали им материально. Как-то раз один из этих несчастных сказал мне: "Да я не
только протестантом, но и евреем стать готов, потому что нахожусь в нужде."
Услышав это, я сказал: "Надо что-то предпринимать." Собрал людей, которые, имея
некоторый материальный достаток, могли помочь другим, и поговорил с ними. Они,
бедные, были тогда людьми совершенно мирскими, но имели добрую настроенность. В
частности, один из этих людей, несмотря на то, что вел совершенно мирской образ
жизни, имел широкое сердце. Я, когда впервые увидел его, сказал: "Снаружи
выглядит гнилушкой, но внутри есть добрая лучина." Итак, мы решили собрать
какие-то деньги и раздать их бедным семьям. Я посоветовал имевшим достаток самим
идти к бедным и раздавать им деньги, для того чтобы и сами они пришли в умиление
и получили пользу. Так их сердце, будь оно и каменным, смягчалось, становилось
человеческим. Так им открывалась райская дверь. В короткое время все эти
благодетели изменились, потому что они видели то горе, которое жило [рядом с
ними], и их уже не тянуло развлекаться по клубам и танцулькам. "Ты, — говорили
они, — нас разоружил. Как мы теперь пойдем развлекаться?" Они и к церкви
приблизились, а об одном из них я после узнал, что он даже стал певчим. Но и те
восемьдесят семей по Благодати Божией одна за другой вернулись в Православие.
Когда потом приехали американские протестанты, чтобы посмотреть, чего добился
протестант-проповедник, то они подали на него в суд, потому что последователей у
него уже не было!
— Геронда, одни, имея нужду, не стесняются просить помощи,
другие же ничего не говорят.
— Многие стыдятся и не хотят портить свою репутацию. Такие
люди нуждаются в помощи больше, чем другие. И правильнее помогать [в первую
очередь] им. Я знаю двух врачей, у которых, когда случилось какое-то несчастье,
не было денег даже на аспирин. Человек, имеющий любовь, не довольствуется лишь
тем, чтобы давать тому, кто попросит у него милостыни, но и сам ищет людей,
находящихся в нужде, чтобы поддержать их. Моя мать очень старалась делать
это.
Критерий
любви.
Если человек имеет [достаток] и подает милостыню, то
невозможно понять, есть у него любовь или нет, потому что он может давать не от
любви, но для того, чтобы избавиться от каких-то вещей. Любовь видна, когда
человек дает, сам находясь в лишении. Допустим, я считаю, что у меня есть
любовь. Бог для того, чтобы испытать мою любовь, посылает мне бедняка. Если у
меня есть, к примеру, двое часов — одни хорошие, а другие немного испорченные —
и я отдам бедняку испорченные, то это значит, что моя любовь второго сорта. Если
я имею настоящую любовь, то отдаю бедняку хорошие часы. Однако впутывается
ущербная логика, и мы говорим так: "Хорошие, что ли, отдавать? Да для него, раз
у него вообще нет часов, хорошими будут и старые." И я отдаю ему старые часы. Но
когда ты даешь старое, то в тебе еще живет ветхий человек, если же ты даешь
новое, то ты человек возрожденный. Состояние же, когда ты оставляешь у себя и
старые и новые и не даешь вообще ничего, является адским.
— Геронда, как выйти из этого
состояния?
— Надо размыслить так: "Если бы на месте нищего был Сам
Христос, то что я дал бы Ему? Безусловно, самое лучшее." Так человек понимает,
какова настоящая любовь, принимает твердое решение [следовать ее принципам] и в
следующий раз отдает лучшее. Вначале ему может быть немного трудно, но,
подвизаясь таким образом, он достигает такого состояния, что, помогая другим,
отдает и старое и новое. Сам он хотя будет и вовсе без часов, зато с Христом
внутри и будет слышать сладкий стук своего сердца, играющего от божественной
радости. Если у тебя "взимают ризу," а ты отдаешь и ту срачицу, что имеешь
[103], то тебя потом оденет Христос. Если тебе больно за какого-то
несчастного и ты помогаешь ему, то подумай, на какую бы ты пошел жертву, если бы
Сам Христос был на его месте. Так человек сдает экзамены. В лице своего ближнего
верующий видит Христа. А Христос Сам говорит, что, делая что-то одному из
несчастных, вы тем самым делаете это Мне [104]. Конечно, каждому подобает
воздавать соответствующую ему честь, но любовь должна быть для всех одна и та
же. Министр и нищий, генерал и солдат занимают в сердце человека верующего
одинаковое место.
— Геронда, почему иногда бывает так, что человек
благодетельствуемый неуважительно ведет себя в отношении к тому, кто ему
помогает?
— Встревает диавол и подзуживает того, кому мы помогли,
дурно вести себя по отношению к нам, чтобы мы разгневались. [Сделанное нами]
добро мы при этом теряем. Человек не виноват, его подстрекает диавол для того,
чтобы лишить нас всего. Делая добрые дела, имейте всегда такое чувство, что вы
обязаны их делать, и будьте готовы встретить искушение, чтобы вы не потеряли то
добро, которое сделали, и весь прибыток с этого добра был вашим. Например,
человек жертвует какие-то деньги, не желая выставлять это напоказ. Но встревает
искуситель и подстрекает других сказать ему: "Ведь ты сребролюбец: ничего не
пожертвовал, а такой-то сделал то, такой-то — другое." Так диавол вынуждает
этого человека "смиренно" ответить: "Так ведь и я сделал некую малость.
Устроил... больницу." Или же враг побуждает его разгневаться и выдать: "Кто, я?!
Я, человек, сделавший и то и сё?!" И так он теряет... всё. Или диавол подтолкнет
того, кому человек оказал благодеяние, сказать ему: "Скряга! Эксплуатато!р,"
чтобы благодетель ответил: "Кто, я, что ли, эксплуататор? Я, человек, сделавший
тебе добро, оказавший тебе такое благодеяние?" — "Ах, он неблагодарный, — скажет
он потом, — ведь я, конечно, не хотел, чтобы он говорил мне "спасибо," но уж по
крайней мере мог бы признать [то, что я его благодетель]!" Однако если человек
ждет признания своих заслуг, то он теряет все. Если же сделавший благодеяние в
добром помысле скажет так: "Даже хорошо, что он забыл добро, которое я ему
сделал" или так: "Может быть, он был расстроен или устал и потому разговаривал в
таком тоне," то он оправдывает ближнего и не теряет сам. Когда мы не ждем
воздаяния, то имеем чистую мзду. Христос сделал для нас все, а мы Его распяли.
Как мы поем в храме? "За манну желчь" [105]. Итак, будем всегда стараться
делать добро, не ожидая за него воздаяния.
Дающий приемлет божественную
радость.
Две радости имеются у человека: одна — когда он принимает,
и другая — когда дает. Радость, которую испытывают, отдавая, несравнима с той,
которую ощущают, что-то принимая. Человеку, для того чтобы понять, верно ли он
преуспевает в отношении духовном, должно прежде всего испытывать себя, радуется
ли он, отдавая, а не принимая. Расстраивается ли, когда дают ему, и переживает
ли радость, когда дает сам? И потом, если он правильно трудится в духовном
отношении, то, делая какое-то добро, он никогда его не запоминает, но никогда не
забывает даже самое малое добро, сделанное ему. Он не может закрыть глаза даже
на самое ничтожное благодеяние других по отношению к нему. Сам он, может быть,
подарил кому-то целый виноградник и забыл об этом. Но одну виноградную гроздь,
данную ему из подаренного им же самим виноградника, он не может забыть никогда.
Или, может быть, он дал кому-то много резных деревянных икон и этого не помнит.
Если, однако, этот "кто-то" подарит ему одну иконочку, запаянную в пластик, то
он придет в умиление от этой иконочки, несмотря на ее малую цену, и с
благодарностью будет потом думать, как за это отплатить. Он может построить
целую церковь, пожертвовать землю под строительство и забыть об этом. То есть
правильный духовный путь таков: забывать добро, сделанное тобой, и помнить
добро, сделанное тебе другими. Пришедший в такое состояние становится человеком,
Божиим человеком. Если же кто-то все время забывает добрые дела, сделанные ему
другими, и помнит добрые дела, сделанные им самим, то это делание противоположно
тому, которого хочет Христос. Но и расчеты вроде: "Ты мне дал столько-то, а я
тебе столько-то" — это мелочный базар. Я стараюсь дать тому, кто находится в
большей нужде. Я не мелочусь по-базарному типа: "Такой-то дал мне эти книги,
теперь я ему столько-то должен, надо отдавать, чтобы расплатиться." Или: "Если
другой мне не дал ничего, то и он от меня ничего не получит." Это правда
человеческая.
Тот, кто что-то берет, принимает радость человеческую. Тот,
кто дает, приемлет божественную радость. Мы приемлем божественную радость
даянием. Например, кто-то дает мне книгу и в это время он радуется духовно,
божественно, я же, взяв книгу, радуюсь по-человечески. Отдав эту книгу другому,
я тоже возрадуюсь божественно, а тот, кто ее от меня получит, возрадуется
по-человечески. Отдав ее, в свою очередь, другому, испытывает божественную
радость и он, а человеческую радость ощущает тот, следующий, кто ее примет. Но и
он, если отдаст ее кому-то, возрадуется божественно и так далее. Видите, как от
одной вещи многие люди могут испытывать радость и божественную и
человеческую?
Надо выучиться радоваться, подавая. Человек занимает верную
позицию, если он радуется, подавая. Он "подключен" тогда ко Христовой "сети" и
имеет божественную радость. Радость, которую он испытывает, раздавая что-то или
в чем-то помогая, содержит в себе божественный "кислород." Но когда человек
радуется тому, что он принимает, или тому, что другие жертвуют собой ради него,
то в его радости есть зловоние, удушье. Люди, которые, не принимая в расчет свое
"я," отдают себя другим, будут очень скоро судить нас. Какую же радость
испытывают они! Им покровительствует Христос. Но большинство людей радуется,
принимая. Они лишают себя божественной радости и потому испытывают муку. Христос
приходит в умиление, когда мы любим нашего ближнего больше, чем себя, и
исполняет нас божественным веселием. Смотри, Он не ограничился заповедью
"возлюбиши ближнего своего, яко сам себе" [106], но принес Себя в жертву
за человека.
Сребролюбец собирает для
других.
— Вот, Геронда, два маленьких братишки: младший раздает, а
старший нет.
— Пусть родители выучат и старшего находить сладость в
даянии. И если старший потрудится над этим, то он получит воздаяние большее, чем
младший, дающий по своей природе, и станет лучше его
— Геронда, как избавиться от сердечной стесненности,
которая мешает нам давать что-то другим?
— Ты что же это, скряга?! Вот я тебя! Выгоню! И на
послушании например, если ты трудишься в архондарике [107], то сразу
возьми себе благословение раздавать на будущее [чтобы не испрашивать каждый раз
вновь]. Видишь, сколь независтно Бог подает всем Свои благословения? А если не
привыкнуть давать, то потом приучаешься к скупости и дать что-то другому уже
нелегко.
Сребролюбец — это копилка, он собирает для других. Таким
образом он теряет и радость даяния, и воздаяние божественное. "Что ты их копишь?
— спросил я как-то одного богача. — Обязательств у тебя нет. Что ты с ними
будешь делать?" — "Когда умру, — отвечает он, — здесь останутся." — "А я, —
говорю ему, — даю тебе благословение взять все, то накопишь, с собой на тот
свет."— "Здесь, — говорит oн, — здесь останутся. Если умру, то пусть другие их
разберут." — "Здесь-то, — говорю, — они останутся. Но задача в том, чтобы ты
раздал их своими руками сейчас, пока ты жив!" Нет человека глупее, чем
многостяжатель. Он постоянно собирает, постоянно живет в лишении и в конечном
итоге на все свои сбережения покупает себе вечную муку. Многостяжатель дошел до
последней степени глупости, потому что он не дает другим материальные блага,
тонет в них и теряет Христа.
Над скрягой смеются люди. Был один помещик очень богатый: и
земли имел в одной области, и апартаменты в Афинах, но уж очень он был скуп.
Однажды он сварил для рабочих, которые трудились у него на полях, кастрюлю
фасолевой похлебки, жидкой-прежидкой. А в те времена несчастные работники
начинали трудиться с утра, с восхода солнца, и заканчивали на закате. В полдень,
когда они присели отдохнуть, хозяин опростал похлебку в большой противень и
позвал их обедать. Бедняги-рабочие расселись вокруг, начали есть: то какую
фасолину подцепят ложкой, а то одну жижу! А один из этих рабочих здорово умел
поддеть. Откладывает он ложку, отходит в сторонку, снимает башмаки, носки и
делает вид, что хочет забраться с ногами в противень с похлебкой. "Ты чего
делаешь?" — спрашивают его остальные. "Да вот, — говорит, — хочу залезть внутрь,
поискать, может быть, нашарю какую-нибудь фасолину!" Таким вот скрягой был этот
несчастный помещик. Поэтому в тысячу раз предпочтительнее, если человеком
овладеет расточительность, чем скупость.
— Скупость, Геронда, это болезнь.
— Очень страшная болезнь! Нет болезни страшнее, чем
овладевшая человеком скупость. Бережливость — это дело хорошее, но надо быть
внимательным, чтобы диавол потихоньку не овладел тобой с помощью
скупости.
— А некоторые, Геронда, от скупости остаются
голодными.
— Разве только лишь голодными? Был один богатый торговец,
держал большой магазин, а сам разрезал перочинным ножиком спички на три части. А
у другой большой богачки была сера, так она всегда держала горящие угли и, чтобы
развести огонь, зажигала серу от углей, чтобы не потратить ни спички. А сама
имела дома, земли, богатое состояние.
Я не говорю, что надо быть транжиром. Но транжир, если у
него что-то попросишь, по крайней мере, даст тебе это легко. Скряга же пожалеет
дать тебе что-либо. Однажды две соседки, домашние хозяйки, завели беседу о
салатах, об уксусе, и в разговоре одна из них говорит: "У меня есть очень
хороший уксус." Прошло какое-то время, и другой бедолажке понадобилось немного
уксуса. Пошла она к соседке с просьбой, а та ей в ответ: "Послушай-ка, милая,
ведь если бы я свой уксус раздавала, то он бы у меня и по семи лет не
водился!"
Хорошо одновременно быть бережливым и раздавать. Бережливый
не значит скряга. У моего отца деньги не задерживались. В Фарасах не было
гостиницы, вместо нее был наш дом. Кто приходил в село, шел на ночлег к
старосте. Гостя кормили, мыли ему ноги и еще носки ему чистые
давали.
Сейчас
я вижу, как даже в некоторых храмах, где бывают паломники, целые кладовые забиты
лампадами, но все равно не говорят "У нас есть," чтобы люди перестали их
приносить. Ни использовать эти лампады не могут, ни продать, но и не раздают их.
Начав собирать, человек этим связывается и отдавать уже не может. Но если
человек начнет не собирать вещи, а раздавать их, тогда его сердце — он и не
поймет как — соберется во Христе. У какой-то вдовы нет денег, чтобы купить на
одежку своим детям аршин ткани, а я буду копить? Да как я это вынесу? У меня в
каливе нет ни тарелок, ни кастрюль, есть жестяные баночки. Чем покупать что-то
для себя, я предпочитаю дать пятьсот драхм какому-нибудь студенту, чтобы он смог
поехать из одного монастыря в другой. Не собирая, ты имеешь благословение от
Бога. Когда ты даешь благословение другому, то берешь благословение сам.
Благословение рождает благословение.
[101] Мф. 25:42.
[102] Произнесено в мае 1990
г.
[103] См.: Ак. 6:29.
[104] Мф. 25:40.
[105] Из 12-го антифона утрени Великого
Пятка.
[106] Лев. 19:18. Мф. 22:39. Мк. 12:31.
Лк. 10:27.
[107]
Архондарик — место для приема гостей в греческих монастырях. — Прим.
пер.
